Недавно в ведущем российском научном журнале — «Журнале новой экономической ассоциации» — вышла моя статья «Эффективность финансового сектора: существующие концепции и проблема оценки». В ходе работы над статьей удалось получить побочный результат, очень важный для понимания текущих социополитических процессов.
С помощью коллег я анализировал баланс денежных доходов и расходов населения (БДДРН) — и мы сделали пересчет статей этого баланса до 2019 года, чтобы обеспечить сопоставимость результатов за всю историю сбора данных, то есть с 1997 года. Сейчас Росстат публикует эти данные по новой методике (только за период с 2013 года), а на таком коротком отрезке увидеть устойчивые тенденции гораздо сложнее.
Ряды данных, рассчитанных по старой методике, обрываются на 2017 году. Вряд ли это следствие намеренных действий Росстата по сокрытию неприятных для нынешней власти трендов, скорее это следствие обычной чиновничьей тупости, когда решение принимается, а о его последствиях никто не думает.
Мы проследили изменение доли трех статей БДРРН — «выплата доходов по государственным и другим ценным бумагам», «дивиденды» и «доходы от предпринимательской деятельности» (т. е. статей, которые характеризуют получение доходов от собственности и от предпринимательства — доходов «капиталистов») — в общей структуре доходов населения. У нас получилась следующая картинка:
Угасание предпринимательства
Рост доли дивидендов в совокупных доходах домохозяйств в период с 1997 г. по 2009 г. является отражением изменения целей корпоративного развития российских компаний в начале 2000-х годов: их собственники стали ориентироваться на долгосрочный рост капитализации. Регулярная выплата дивидендов, составляющих значительную часть чистой прибыли, является обязательным элементом такого роста.
Однако в целом доля доходов домохозяйств инвестиционно-предпринимательского характера, начиная с 2005 года, демонстрирует устойчивое снижение, сократившись за этот период почти вдвое — с 19,1% до 10,4% в 2019 году. Доходы от предпринимательской деятельности сокращаются с 2000 года; доходы по государственным и другим ценным бумагам — с 2005 года; доходы в виде дивидендов — с 2009 года. Это свидетельствует о существенном сокращении для населения эффективности российского финансового сектора, который так и не обрел полезность для большинства, полезность в качестве механизма размещения сбережений и приращения капитала.
Одновременно росла доля доходов по статьям «Оплата труда наемных работников» (с 37,7% в 1997 году до 40,6% в 2017 году) и «Социальные трансферты» (с 14,8% в 1997 году до 19,6% в 2017 году).
Данные по новой методике есть до 2021 года, но их пересчет после 2019 г. в данные старой методики уже некорректен. Они указывают на некоторое увеличение доли дивидендов в доходах домохозяйств, что стало следствием их активного выхода на рынок ценных бумаг в 2018–2021 гг., но в целом рост доли доходов в виде дивидендов в эти годы не отменяет долгосрочный тренд на снижение доли предпринимательских и инвестиционных доходов в структуре доходов домохозяйств. В соответствии с новой методикой, доля доходов от собственности и предпринимательства в 2020 году составила в сумме 11,0%, а в 2021 г. — 11,2%.
(Еще раз подчеркнем несопоставимость этих данных с данными, полученными по старой методике — прежде всего из-за появления принципиального новой статьи доходов «проценты, начисленные по денежным средствам на банковских счетах физических лиц в кредитных организациях». За вычетом этой статьи доля доходов от собственности и предпринимательства в 2020 и 2021 гг. составила бы, соответственно, 9,2% и 9,8% соответственно.)
Различие между новой и старой методикой становится несущественным при сопоставлении структуры доходов домохозяйств, составленной на основе блоков (в этом случае можно привести такую структуру к набору групп показателей, применяемых в новой методике). Вот сравните структуру доходов домашних хозяйств в 2000 г. и в 2021 г.:
Структуры доходов домохозяйств в 2000 г. и 2021 г. — это характеристики разных экономических (следовательно, и общественных) укладов. Структура 2000 года — это смешанная экономика, в значительной мере рыночная, с заметной долей «капиталистических» доходов. Структура 2021 года подходит под описание различных типов экономик. В концепции устойчивого развития такая экономика описывается как государственная, а с точки зрения экономической истории она похожа на тоталитарные экономики 20 века. Но в любом случае это заведомо не структура рыночной экономики. В этом смысле совершенно естественным выглядит признание России нерыночной экономикой, случившееся в ноябре 2022 года.
Снижение доли предпринимательских и инвестиционных доходов и рост доли оплаты наемного труда и социальных выплат в структуре доходов домохозяйств фактически означает возвращение домашних хозяйств к советской модели, в которой их доход зависит в основном от зарплаты и социальных выплат, т. е. от работодателей и государства. Учитывая, что доля государства в экономике в России крайне высока в настоящее время, эти цифры означают, что в 2021 году доходы населения в конечном счете зависят в основном от государства. Возможно, это стало важнейшим фактором изменения социального поведения населения и его политических предпочтений в 2010-х годах в России.
Очевидно, что такие изменения негативно влияют на предпринимательскую и инвестиционную активность и, соответственно, на экономическую динамику. Но вместе с тем они создают мощную экономическую основу зависимости населения от государства.
Новое крепостничество
Безусловно, зависимость от государства имеет и внеэкономические причины, но основа его лежит в экономической сфере. Повышение экономической зависимости населения от государства — только одно из проявлений нового крепостничества. Следует назвать также еще две взаимосвязанные причины:
— бедность, на грани с нищетой, значительной части россиян;
— высокий уровень неравенства.
Обе они, так или иначе, связаны с отсутствием возможностей получать иные формы дохода, кроме «традиционно советских» — зарплат и социальных выплат. Бедность 90-х преодолевалась через наличие и реализацию возможностей уйти в предпринимательство, начав собственное дело. Бедность 20-х так преодолеть невозможно, по крайней мере, до того, как кардинально изменятся и приоритеты власти, и экономическая политика.
Неравенство обычно измеряется на основе показателей дохода. В этой номинации Россия в числе лидеров. Но неравенство можно также измерять на основе богатства. Так вот с точки зрения распределения (концентрации) персонального богатства Россия после 2014 года обогнала и Азию, и Африку:
Эта иллюстрация, кстати, весьма красноречива и в вопросе о том, во имя кого, в чьих интересах работают и воюют россияне.
Но кроме огромного общенационального неравенства в России существует столь же огромное региональное неравенство. Получается, что при наличии достаточно высоких национальных показателей средней зарплаты, среднего дохода и других показателей, рассчитываемых при помощи арифметической средней, существуют два кардинально отличающихся полюса — сверхбогатые и нищие. Если использовать показатели не средних арифметических, а медианных значений (т.е. значений, например, дохода или богатства, по отношению к которым половина значений (дохода или богатства) чисел имеют значения большие, чем медиана, а половина — меньшие, чем медиана), то медианные значения дохода и богатства сильно проигрывают средним арифметическим. Вот и получается, что в России существует (особенно на периферии) огромное число людей, едва сводящих (или даже не сводящих) концы с концами, для которых выплаты при мобилизации являются очень большими.
Сокращение доли предпринимательских и инвестиционных доходов в структуре доходов домохозяйств — прямое отражение роста неравенства возможностей (в том числе регионального), которое ведет к неравенству доходов и неравенству богатства. Говоря научным языком, низкий уровень экономической и финансовой инклюзии предопределяет все три формы неравенства.
Бедность и неравенство сегодня — в значительной мере следствия сокращения возможностей получения доходов от предпринимательства и инвестирования. В то же время они являются причинами еще одного фактора, предопределяющего готовность россиян идти умирать по приказу начальства.
По уши в долгах
Очень важна для формирования зависимости населения от государства закредитованность населения. В 2016 году, отмечая критический рост долговой нагрузки домохозяйств в ряде российских регионов, я предполагал, что в среднесрочной перспективе это может привести к существенному росту социально-политических рисков, т. е. проще говоря, к политическим потрясениям. Реальность оказалась трагичнее — власти предложили населению расплатиться за набранные долги жизнями и душами. Причем мы видим, что активнее других расплачиваются жители ровно тех регионов, которые в моем препринте 2016 года были отнесены к регионам с неизбежной массовой неплатежеспособностью домохозяйств: «…риски наступления неплатежеспособности домохозяйств диагностированы в Республике Калмыкия, Республике Бурятия, Республике Тыва и Республике Алтай. Текущие уровни данного показателя свидетельствует о фактически неизбежном наступлении массовой неплатежеспособности домохозяйств в ближайшей перспективе». Отправка безнадежных должников в действующую армию, как оказалось, тоже инструмент снижения социально-политических рисков.
Совсем свежее исследование, кстати, показывает, что уровень долговой нагрузки (закредитованности) населения прямо пропорционален хрупкости психического здоровья. Это исследование сделано на основе данных куда более благополучной европейской страны, но это лишь означает, что в России данная проблема намного острее.
Было ли снижение возможностей заниматься предпринимательством и инвестировать для большой части российского населения намеренным действием со стороны власти? Скорее всего, нет, но дело в том, что обеспечение власти государства над населением, над рабочей силой есть необходимая характеристика существования всех тупиковых версий развития экономических систем. Италия в 1920-х достигла этого через «корпоративистский» контроль над профсоюзами и предпринимателями в «целях примирения труда и капитала» (закон от 3 апреля 1926 года), Германия в 1930-х — через контроль над профсоюзами, их последующий разгром и преобразование в «Германский трудовой фронт» (закон о порядке национального труда от 20 января 1934 года), Испания в конце 1930-х и в 1940-х — через государственные «вертикальные синдикаты», объединяющие в единой организации рабочих, предпринимателей и технический персонал («Хартия труда»).
Россия XXI века обеспечила подчинение труда государству через резкое сокращение возможностей заниматься предпринимательством и, как следствие — через обнищание, неравенство, закредитованность.
В отличие от других стран, попадавших в ловушку тупикового развития, в которых стоимость рабочей силы была относительно высока, в России после сталинской коллективизации оплата труда для значительной части населения остается крайне низкой, и, соответственно, крайне низкой остается ценность человеческой жизни. Экономические реформы 1990-х годов создали предпосылки для выхода из этой ситуации за счет появления возможностей не только получать зарплату и пособия от государства, но и получать предпринимательский и инвестиционный доход. Но в 2000-х годах государство ничего не сделало для расширения этих возможностей, напротив, доля «несоветских» доходов в структуре доходов населения, как было показано выше, устойчиво снижалась.
В результате сегодня экономическая зависимость значительных масс российского населения от государства почти абсолютна.
